Раздел: Глобальные умы
Без ног, но на высоте. Глобальное признание глобальной фигуры. Королёва Виктория
Жизнь — не всегда прямая дорога, освещённая солнцем. Иногда она подаёт настолько извилистый путь, что внезапные обрывы вынуждают заново учиться ходить, а потери заставляют пересобирать остатки себя по кусочкам. Но именно в этих точках перелома и рождается настоящая, неприукрашенная, не приглаженная живая человеческая история.
Героиня интервью — хрупкая девушка, которая знает цену подъёмам и падениям в самом буквальном смысле. У неё нет плаща супергероя, но её «костюм» состоит из шрамов, протезов и невероятной внутренней силы.
Когда-то ей казалось, что жизнь закончилась, ведь больше не будет бега по утрам, неловких танцев на кухне, даже простого человеческого «встал и пошёл». Жизнь поменяла привычные рельсы и приказала жить по новым жестоким правилам: сначала научись держать равновесие на больничной койке, потом — на протезах, потом — в океане чужих взглядов. И она научилась. Она научилась быть хрупкой и при этом непобедимой, чтобы потом научить тех, кто остался без опоры, бесконечно любить жизнь.
Это интервью — не мотивационный спич, скорее честный разговор о страхах, которые душат по ночам, о злости на несправедливый мир, о моментах, когда всерьёз прощаешься с жизнью. О родителях, подаривших крылья, о пациентах, которые, едва передвигаясь, учат силе и стойкости и о странной магии — когда, помогая другим подняться, перестаёшь чувствовать себя сломленной.
На вопросы редакции отвечала Королёва Виктория Викторовна — Председатель Регионального отделения Общероссийской общественной организации «Всероссийское общество инвалидов с ампутацией конечностей и иными нарушениями функций опорно-двигательного аппарата «Опора», реабилитолог, инструктор адаптивной физической культуры(АФК), инструктор “Школы ходьбы на протезах” протезно-ортопедического предприятия “Лидер Протезирования“.
— Вика, спасибо тебе большое за то, что согласилась на интервью. Что ты хочешь, чтобы люди запомнили после встречи с тобой?
— Я делюсь своей историей не ради сочувствия. Однажды я разговаривала с очень сильным психологом, которая ведёт огромное количество тренингов, и она мне сказала: «То, что ты прожила за несколько лет, люди за всю жизнь не проживают».
У меня было три клинических смерти. Три раза я была в крайне тяжёлом состоянии, но каждый раз я выходила из этого, по сути, сама.
— Тогда давай начнём с самого начала. Однажды ты проснулась, и твоё тело стало другим.
— После ковида у меня резко обострился диабет, а потом я забеременела. К сожалению, всё пошло по очень тяжёлому сценарию — на 24-й неделе беременности у меня отказала почка, и три дня я была между небом и землёй. По сути, врачи меня вытащили с того света, но дочка умерла на вторые сутки.
Тогда же меня бросил первый муж. Оказалось, что у него уже почти год была другая семья. А дальше всё пошло как по наклонной: в августе отказала почка, в декабре мне провели первую ампутацию, а год спустя, в декабре 2022 года, провели вторую. Знаешь, я теперь говорю: «Мне ампутировали ноги вместе со всем ненужным в жизни».
— Мне показалось, что ты сейчас вспоминаешь это время с благодарностью. Разве такое возможно?
— Вся эта ситуация вычистила мою жизнь до нуля, прямо подчистую.
Все мои друзья, которые были готовы броситься ради меня и в огонь, и в воду, исчезли первыми. Затем произошла и вовсе странная вещь: 16 декабря 2022 года у меня внезапно выключился телефон. Просто так, ни с того ни с сего. Прежние фотографии, номера телефонов — ничего восстановить не удалось. Как будто вся жизнь «до» просто стёрлась. Как будто сама судьба тогда сказала: «Дальше только вперёд. Без балласта».
— Что ты чувствовала в этот момент, когда всё обнулилось?
— Пустоту. Но не страшную, другую, облегчённую. 29 декабря я выписалась из больницы и всё. Ноль. Новый лист. Было странное чувство: как будто из моей жизни ушла боль, и наступила тишина.
Я вообще человек по жизни позитивный. Мама меня научила, что в любой ситуации нужно искать что-то хорошее. Знаешь, что я сказала, когда меня везли на первую ампутацию?
— Нет.
— Я тогда пошутила: «Ну вот, теперь обувь покупать не надо будет».
Чёрный юмор? Да. Но это помогает.
— Кто или что давало тебе силы возвращаться?
— Родители, которые всегда были рядом. У меня с самого детства было ощущение, что это я должна поддерживать их, а не наоборот, поэтому я всегда старалась подняться сама, вернуться в жизнь даже не ради себя, а чтобы им было чуть легче, чтобы мама с папой не видели, как мне плохо. Мне нужно было стоять, чтобы они не упали.
— В самом начале нашего разговора ты сказала о том, что судьба не зря тебя оставляла в живых. Ты правда так чувствуешь?
— Конечно. Если меня в третий раз оставили здесь, значит, я зачем-то ещё нужна. Значит, моё время ещё не пришло. А если я тут, значит, должна жить.
Я вообще не из тех, кто сядет ровно и будет ждать, пока с неба что-то упадёт. Конечно, мне было тяжело. Я много разговаривала с мамой, она очень старалась меня поддержать, что-то придумать.
— Насколько я знаю, ты ещё до ампутаций хотела стать врачом.
— Я с детства была таким человеком: «если могу — помогу». Даже если не хочу, даже если мне трудно, но если кто-то просит — я возьму и сделаю. Это воспитание. Наша семья из Ленинградской области: родители, бабушки и дедушки, прошедшие блокаду. У нас было принято помогать. Мама или папа могли в магазине оплатить покупки нуждающемуся человеку, помочь донести, довезти. И для меня это стало нормой, чем-то естественным.
Наверное, поэтому я и пошла в медицину. Работа врачом общей практики меня не сильно вдохновляла, потому что мне всегда нужны были экстрим, жизнь и движение, и я твёрдо решила стать хирургом. Я училась на врача, получала высшее образование, но потом всё резко изменилось: у меня случилась клиническая смерть — я пробыла без сознания почти 13 минут. И после этого врачи-наставники сказали мне, что тем врачом, каким я хотела стать, — я уже не смогу быть. Так я попала на Скорую помощь.
Могу точно сказать, что на Скорой помощи я нашла себя. Я проработала там 8 лет — сутки через сутки, и там было всё: вызовы, бессилие, усталость. Я ведь работала в области — в Балтийске и в городе Светлом. А работа в области совсем не такая, как в городе. В городе всё рядом: больницы, врачи, стресс-бригады, а в области ты одна без подстраховки. Ты и диагноз, и руки, и решение. Роды, ДТП, травмы — всё приходилось пропускать через себя.
— Вика, ты упомянула о том, что ампутация и предшествующие ей критические события случились с тобой в 2022 году. Получается, что прошло совсем немного времени, прежде чем ты стала спасать жизни другим.
— Да. Промежуток времени между моим тяжелым состоянием и тем, что я уже спасаю жизни был минимальным. Мне отведён был ровно месяц после выписки из больницы, чтобы посидеть дома, пожалеть себя, отдохнуть. Как раз тогда были новогодние праздники, и ровно через месяц я уже начала выезжать в город на коляске.
Меня все называли обезьянкой, потому что у меня нет двух ног, но есть коленки, и я сама забиралась в такси, сама перелазила в коляску.
— Кто-то помогал тебе реабилитироваться?
— Нет. На тот момент в бригаде не было реабилитологов, которые могли бы это сделать. Я прошла всё сама, одна. Раньше было так: человека привозили с ампутированной конечностью, давали ему ноги и отпускали домой. Вот и я сама получила протез, приехала за ним, мне его примерили, подогнали и сказали: «Иди». Я два раза прошла в брусьях, и всё.
Сейчас в Центральной России начали появляться реабилитологи, потому что появился спрос: люди начали понимать, что людям с ампутированными конечностями нужна помощь, нужна поддержка. Но раньше реабилитологов почти не было.
— Как ты пришла к профессии реабилитолога?
— В один момент мне нужно было попасть на протезное предприятие, чтобы оформить документы, и всё началось с чашки кофе.
Мы с девчонками-администраторами разговорились — они тогда были для меня почти незнакомыми людьми, но в них было столько доброты и ни капли жалости: только живой интерес, юмор и тепло. Мы смеялись, шутили так, как будто знакомы сто лет. А ещё я добровольно начала помогать протезному центру: фотографировала, выкладывала что-то на страницы, общалась с пациентами. Мне было приятно быть полезной просто так. А потом всё: сдружились, сработались.
— Получается, ты начала помогать другим ещё до того, как тебя официально позвали?
— Всё верно. И это, наверное, самое честное. Когда ты просто не можешь не помогать, когда тебе не всё равно.
Затем Директор протезного предприятия — Виталий Евгеньевич Морозкин узнал, что я медик и позвал меня на разговор. Он сказал: «Ты же сама всё это прошла. Не хочешь стать реабилитологом, чтобы помогать ребятам вставать на протезы?»
И у меня в голове произошёл щелчок: вот оно. Вот зачем меня оставили в живых, вот то, что я искала! Я тогда сразу ответила: «Хочу, Виталий Евгеньевич. Очень хочу».
И всё. Меня отправляли на учёбу, на семинары, в Ottobock — компанию, которая уже много лет производит изделия для людей с утраченными конечностями, на конференции. Сейчас у меня есть два диплома: диплом инструктора по адаптивной физической культуре и спорту, и диплом по медицинской реабилитации. Это было непросто, но невероятно важно.
— Что для тебя самое главное в работе с людьми с ампутированными конечностями?
— Сейчас я единственный реабилитолог в Калининградской области, кто работает именно с ребятами-ампутантами. Это отдельная, очень тонкая тема. Потому что главное в этой работе даже не физическая активность, здесь важно научить человека жить заново.
Пока человек чувствует, что протез — это «инородное тело», он не сможет с ним по-настоящему жить. И моя задача помочь принять нового себя, такого, какой ты есть — живого и настоящего.
— Что самое трудное в принятии новой жизни с протезами?
— Пока ты не примешь, что это твои ноги, ты никогда не пойдёшь. Протезы будут мешать, давить, казаться некрасивыми. Ты будешь их стесняться и прятать. Мозг перестаёт сопротивляться только в том случае, если у него есть понимание: «Да, это мои ноги. Я их люблю. Спасибо им за то, что я хожу». Вот тогда мозг принимает новую реальность.
— Получается, что реабилитация начинается не с упражнений?
— Всё начинается с борьбы. Сначала с внутренним «зачем». Потому что, честно, некоторые упражнения выглядят до безумия глупо. Кто-то смотрит на них и говорит: «Это что за детский сад?»
В процессе реабилитации всё встаёт на свои места, но сначала обязательно идёт сопротивление: «А зачем мне это?»
Если человек задаёт вопросы — отлично. А если он при этом делает то, что я говорю, у него всё получается. Тогда всё идёт быстро, плавно и правильно.
— Это ведь очень тяжелый путь: сначала принять, затем поверить и только потом пойти.
— Конечно.
— Наверняка у тебя есть специальные методики, чтобы упростить человеку этот сложный процесс.
— Я часто говорю ребятам: представьте, что в вашем теле, как на компьютере, нужно переустановить Windows.
Когда мозг теряет конечность, он теряет целый фрагмент программы, у него слетает система управления. Мозг блокирует этот участок: всё, пусто, ничего нет. И теперь в свободное место нужно прописать протез, как часть тебя.
Мозг не чувствует протез, он не знает, что делать, поэтому начинает тебя беречь. Ты делаешь шаг, а мозг говорит: «Стой! Ты сейчас упадёшь». Почему в первые месяцы даже вставать сложно? Потому что мозг думает, что тело ни на чём не держится, и аккуратно роняет тебя на пол.
Вот мы и занимаемся тем, что прописываем протез в мозг и говорим ему: «У меня есть нога, она работает, всё хорошо». Звучит просто, но на самом деле, на занятиях происходит большая борьба с самим собой.
— Давай тогда поговорим о твоих подопечных. Были ли у тебя пациенты, успехами которых ты особенно гордишься?
— О своих пациентах я могу говорить бесконечно. Например, у мужчины была ампутация бедра. Он пришёл ко мне и говорит: «У меня огород, я люблю рыбалку, мне надо встать на ноги». Мы провели с ним всего семь занятий, с последнего занятия он ушёл с одной тростью, а сейчас он ходит по 20 километров в день, работает на даче, намеренно выходит из автобуса раньше своей остановки и идёт пешком. И этому мужчине, на минуточку, 70 лет! Но у него есть желание, и он не хочет вспоминать про огород, он хочет на нём работать.
Желание — это всё. Никакие таблетки, никакие упражнения, никакие врачи не помогут, если внутри нет слова «надо». Ничего не получится, если не будет железной установки: «Я хочу. Я встану. Я пойду».
Или был ещё такой случай: тоже мужчина после серьёзной аварии и тоже с ампутацией бедра. Проблема была в том, что вторая нога у него вообще без коленного сустава, неподвижная, не опорная. Врачи отдали его мне со словами: «Ты же любишь сложные случаи, давай, попробуй».
И что ты думаешь? Через полгода он стоял, потому что мы разработали ему больную ногу. Он сначала ходил на костылях, сейчас он ходит на протезе бедра. Колено, да, ему придётся менять, но теперь он может это сделать, потому что протез стал у него опорной ногой.
Он делал все упражнения без жалоб, без «завтра», и только поэтому у него всё получилось.
— Бывают и другие случаи?
— Конечно, к сожалению бывают и другие случаи: «Вы не можете меня научить, у меня не получается». Тогда я спрашиваю: «Ты дома занимаешься? Покажи мне упражнения, которые ты делаешь». И наступает тишина.
— И что ты говоришь в таких случаях?
— Ты не мне врал. Ты себе врал.
— Почему некоторым так трудно начать?
— Всё просто — цели нет, особенно у молодых ребят. Они лежат, смотрят в потолок и думают: «Я инвалид, я никому не нужен, я не хочу никуда идти».
Я как раз сейчас работаю с двумя такими парнями, они даже лежат в одной палате. Оба из Луганска, оба — из детского дома. У них одинаковый возраст и одинаковый опыт. Только один из них встал, а второй всё ещё учится бинтоваться.
Потому что у одного из них есть цель — вернуться обратно к своим ребятам, с кем воевал, с кем вырос, и он делает всё, что я говорю. А второй потерялся. Мы познакомились, когда он просто лежал в госпитале и всё, без желания жить, без мечты. Мы тогда с ним два с половиной часа просто сидели и разговаривали. Ему даже психолог не нужен, таким людям нужен человек, который выслушает, выдернет из всей этой боли одну ниточку и потянет за неё. С февраля месяца я с ним: принесла ему бинты, показала как бинтоваться, объяснила зачем. Прошло полгода, прежде чем он научился это делать.
— То есть физическое состояние совсем не при чём?
— Совершенно верно, важна работа внутри. Если бы всё сводилось к мышцам и суставам, я бы просто провела занятие по расписанию и пошла дальше. Но каждый человек — это отдельная, уникальная система, и у каждого свой путь к восстановлению.
С кем-то нужно быть строгой: «Шаг влево, шаг вправо — выполняем команду!» Кому-то наоборот нужна теплота. Я даже двум близнецам буду по-разному объяснять, как ходить, потому что каждый мозг обрабатывает движения по-своему. Иногда приходится садиться на корточки, ставить человека в брусья и руками передвигать его ноги, чтобы он смог сделать первый шаг. Потому что пока не пройдёт сигнал от тела к мозгу, ничего не будет.
— Значит, главное — не программа, а подход к человеку?
— Вот именно. Здесь не работает кассета с мантрами: «Пять занятий, и ты пойдёшь». Такого не будет. Каждый человек — это отдельная история, отдельная психика, отдельная боль, и, самое главное — отдельный смысл. Без смысла ты не встанешь.
— Ты говорила, что даже сама, как реабилитолог, не сразу поняла, как всё устроено. Как так?
— Да, я сама врач и сама прошла через это всё, и я не понимала, что делаю не так. У меня была 21 операция под наркозом за два года, и это я подсчитала только крупные операции.
— Это невероятно много.
— Я не говорю о местных, когда вскрыли, обработали, зашили. А теперь представь: каково людям, которые вообще никогда с этим не сталкивались?
Всё началось, когда мне начали подбирать протезы. Сначала полтора года их искали, потом я на них ходила, стирала культю и опять в больницу. Выписывалась, ходила две недели и по новой. Это был какой-то замкнутый круг.
Пока однажды я не поняла, что что-то делаю не так. Я начала копать, спрашивать протезистов, читать, начала разбирать каждую мелочь. И только когда я докопалась до решения, вот только тогда всё начало меняться.
Или недавно поменяла стопы, а до этого два года ходила на других. Новые стопы мягкие, полицентрические, и я точно так же сама встала в брусья и тоже не понимала, что мне нужно дальше делать. Мой мозг попросту не знал как реагировать, потому что нагрузка с этими стопами совсем другая. Вот пока мозг не «перепрошился», моё тело тоже было в ступоре.
— Вика, спасибо тебе большое за то, что делишься с нами боевой правдой без прикрас. И в связи с этим у меня такой вопрос: понятно, что у каждого человека есть свои трудности, но что для тебя сейчас самое сложное?
— Знаешь, я даже не могу сказать, что для меня самое сложное. С детства у меня был такой характер — идти туда, где трудно. Просто сейчас мне даже сложно себе представить что-то, что могло бы меня напугать.
Хотя нет, такая вещь у меня всё-таки есть: я бы очень не хотела расстраивать своих родителей. Мои мама и папа — моя самая большая поддержка: ради них я вставала с утра, ради них двигалась, шевелилась с осознанием, что не имею права сдаться.
Они свою жизнь и здоровье положили ради меня, ни разу не показали мне своих слёз, а я знаю, что они у них были. Всегда шутили, подбадривали: «Ты что там нос опустила? Давай вперёд!» Мои родители — настоящие герои.
А вот себя я совсем не считаю сильной и делаю что-то просто потому, что не понимаю, как можно по-другому.
— Что для тебя сейчас значит счастье?
— Для меня счастье — не деньги, не дома, не путешествия; счастье — это просто жить. Даже если у меня нога болит или я рукой ударилась, обожглась, мне всё равно, потому что я живая. Я живу! И это уже счастье. Проблемы, долги — это всё ерунда. Всё решаемо.
Как говорят, если ты вошёл в комнату, значит, в ней есть выход. Если отойти и посмотреть на ситуацию без паники, без истерики, можно найти миллион вариантов. У меня есть фраза, которую мама всегда говорила, и я сейчас понимаю её лучше, чем когда-либо: «Ты можешь изменить ситуацию? Тогда вставай и делай. Если нет — измени своё отношение к ней». Если изменить отношение, проблема исчезает; в голове её уже нет.
— Вика, давай поговорим ещё об одной важной части твоей жизни. Расскажи, как ты познакомилась с мужем?
— Мой муж… он невероятный. Для меня это уже второй брак, и муж стал, наверное, первым человеком, который не оставляет меня одну ни на минуту. И что самое удивительное: он принимает мою «самостоятельность», но при этом не даёт мне спрятаться в кокон. Когда я пытаюсь уйти внутрь себя, он просто не позволяет мне туда вернуться. Он просто остаётся рядом. Не давит, не тянет, а держит.
Мы познакомились на моей работе. Меня этот человек очень поразил: у меня нет ног, у меня отказывают почки, но в его глазах я вижу восхищение с первого дня. Более заботливого человека я не встречала: он мой ангел-хранитель. Он просто рядом, и я не понимаю, за что. Я не делаю ничего сверхъестественного: живу, как умею, совершаю ошибки, делюсь опытом.
— После этих слов не хочется задавать никаких вопросов. И всё-таки: насколько доступны современные протезы? Где грань между «роскошью» и «необходимостью»?
— Знаешь, честно, иногда предприятие уходит в «минус» по протезу, потому что суммы выдаются универсальные, одинаковые для всех. И тут возникает вопрос: как одинаковая сумма может подойти человеку, который ходит 20-30 минут в день, и 40-летнему мужчине, который на протезе работает?
Проблема в том, что нас всех равняют под фиксированную минимальную стоимость протеза, не понимая, что у каждого свои потребности. И людям приходится пользоваться тем, что дали, что получилось. И каждый раз идёт борьба с собой, с системой: либо берёшь, что дают, либо воюешь, доказываешь, обиваешь пороги, чтобы Фонд социального страхования выделил нужную сумму. Но зачастую тебе ставят галочку: «Протез получил», а через пару недель ты опять на операции, потому что с таким протезом просто невозможно нормально жить.
У меня, например, стопы с регулировкой под каблук. Обычно протезы делают под одну обувь, даже кроссовки с разным наклоном стопы — уже проблема, приходится ездить к мастеру, чтобы перекрутил стопу и подстроил под новую обувь. Представляешь?
Я два года ходила в одной обуви, просто покупала одинаковые кроссовки разного цвета. Но юбку или платье одеть с ними нереально, потому что это выглядит не эстетично. Вот сейчас у меня на стопе есть кнопка, и я могу отрегулировать её под обувь. Вот такие мелочи меняют жизнь.
— Как хорошо, что мы об этом заговорили. Как изменилось твоё восприятие себя? Что стало самым неожиданным открытием?
— Когда я только встала на протезы, в Калининграде не было культуры открытости: все старались их скрыть, надевали широкие штаны, чтобы было не видно. Я сразу решила, что не буду так делать. Мои протезы — это моя изюминка, шарм. Если хотят смотреть — пусть смотрят. А у тебя есть что-то, что делает тебя уникальным? И ты гордись, потому что не сдался, ты живёшь дальше!
А у нас мужчина лежит: повернуться не может, сесть не может, у него одной ноги нет. А через 40 минут занятий оказывается, что он уже сам пересаживается на коляску, сам одевается, сам садится. Смотрю на дверь, а оттуда выглядывает его дочка с круглыми глазами: «А что, так можно было?» Я говорю: «Ну вы поменьше вокруг него крутитесь, он всё будет делать сам». Родственники всегда желают добра, но если любишь, подумай, что человек будет делать без тебя. Что будет с ним? С ней?
— Значит, всё-таки есть разница в реабилитации мужчин и женщин?
— Это может прозвучать грубо, но мужчины в 90% случаев опускают руки и теряют смысл жизни. А у женщин внутри, как будто, щелкает что-то: они начинают двигаться, бороться, добиваться.
Вот я хочу соединить эти два мира — чтобы мужчины не боялись, чтобы у них появлялись новые знакомства, чтобы они не чувствовали себя изгоями. Мы что, не люди? Выходить в этот мир страшно, но все мои ребята, с кем я занималась, уже работают, учатся, живут.
— Ты продолжаешь поддерживать своих подопечных и после занятий?
— Да, я не забываю никого. Если кто-то уходит из зала, я потом звоню, спрашиваю: «Как дела? Как ходишь? Работаешь? Ты же мне обещал чего-то достичь. Сделал? Почему нет?» Для меня важно, чтобы человек начал жить полноценной, насыщенной, интересной жизнью. Чтобы его цель стала двигателем.
— Вика, наша беседа подходит к концу, я благодарю тебя за то, что ты позволила нам заглянуть туда, куда обычно не принято пускать, и сделала это с улыбкой. Я хочу задать тебе вопрос, с которого началось наше интервью: что бы ты хотела, чтобы люди запомнили после встречи с тобой?
— Никогда нельзя останавливаться на достигнутом. В любой ситуации, даже самой безнадёжной, всегда есть выход. Можно дать себе время: день, два, чтобы разгрузиться, поплакать, поныть, пожалеть себя, но дальше нужно взять себя в руки и двигаться вперёд. Когда-то я думала, что без ног нет будущего, а теперь мои протезы практически бегут кросс на реабилитационных мастер-классах и дарят новую жизнь другим людям.
Каждый человек может справиться с тем, что ему дано. Я не такая сильная, как все думают, я просто живу — у меня нет другого выхода. Я пыталась умереть, но меня возвращали, значит я должна жить. Пока тебе дают жить — живи. Бери сегодняшний день и сделай в нём одну маленькую победу: позвони тому, перед кем виноват, начни курс, который откладывал годами, обними того, кто рядом. Жизнь — это не марафон, это миллион крошечных шажков. Никогда не думай о том, что будет завтра или послезавтра — живи здесь и сейчас. Не откладывай проблемы, решай их сразу. Достигай.
Мы нужны друг другу. Когда я помогаю пациенту встать на ноги, он мне помогает найти новый смысл, сделать ещё одно открытие, и именно в этот момент происходит чудо. Поэтому помни: если я смогла найти счастье после двойной ампутации — твои мечты точно стоят того, чтобы за них бороться. Давай жить?
Тёмная материя шепчет тайны, которые слышны только гениям.
Спасибо!
