Как обмануть время, не нарушая законов физики или приключения Кузнечика

— Написать статью про время. Мне надо написать статью про время, — начинающий автор постучал карандашом по столу и потёр двумя руками виски. —  О чём, собственно? О том, что его вечно не хватает? Что оно — деньги? Или о том, как бабушка в детстве говорила, что время лечит? Банальности. Все эти клише тысячу раз выжаты досуха.

Автор резким движением отодвинул блокнот и повернулся на стуле.

— Давай, ты сможешь, соберись! — Громко крикнул он в попытке привести свои мысли в порядок. Но мысли упорно отказывались складываться хоть в какую-то картинку, а буквы в ранее написанных абзацах так и норовили разбежаться в разные стороны. 

Ещё и эта фраза главного редактора: «В вашем тексте слишком много фальши и ложных красивостей. Не ладится у вас дело. Прочитайте какой-нибудь учебник физики или хотя бы посмотрите на часы!» висела над ним как хрустальный шар, готовый рассыпаться миллионом гневных осколков прямо на его измученную черепушку. 

Автор нервно щёлкнул шариковой ручкой, отчего тусклая капля чернил упала на чистый лист и тут же начала расползаться безобразным пятном. 

— Символично, — с горькой иронией подумал он. — Идеальное отражение моего творческого процесса.

Внезапно его взгляд упал на настенные часы — массивный старый артефакт, доставшийся от прадеда – железнодорожника. В их механизме когда-то жили шестерёнки, пружины, маятник — целый мирок, подчинённый чёткому ритму. А теперь здесь была лишь тишина и пыль. 

Автор посмотрел на мёртвый циферблат, затем перевёл взгляд на окно, где между рамами отчаянно прыгал кузнечик, застрявший там по своей невнимательности. Он постучал по стеклу, отчего кузнечик запрыгал ещё быстрее.

— На что ты смотришь? — Раздался за его спиной голос.

На пороге со стопкой свежих газет стояла соседка – десятиклассница. Через плечо у рыжеволосой девушки была надета сумка из которой виднелся краешек учебника по физике, заложенный цветной закладкой на главе «Теория относительности».

— На время, — мрачно буркнул автор.

— А, кузнечик, — девушка понимающе кивнула, проследив за взглядом автора, — сейчас для этого насекомого окно — плоский двумерный мир, где существует только длина и ширина. Высоту стекла он просто-напросто не знает, поэтому данная единица измерения для него сейчас не существует, вот он и не может перепрыгнуть преграду, потому что в его мире понятия «прыжок вверх» просто нет.

— А если бы он знал высоту? — Спросил автор, желая поскорее отделаться от девушки.

— А если бы он мог воспринимать третье измерение — ту самую высоту, которую мы с тобой видим, — он бы не прыгал. Кузнечик просто сдвинулся бы в сторону и вышел за пределы стекла так же, как мы обходим лужу, представляя её размеры. Его спасло бы не усилие, а новое понимание геометрии.

Девушка сделала паузу и провела ладонью по стеклу. Её глаза блеснули.

— А если бы для кузнечика существовало четвёртое измерение… Да если бы для нас для всех вместе с длиной, шириной и высотой существовало четвёртое измерение, мы бы могли перемещаться в любых пространствах и не попадать в плоские лужи.

— Какое ещё четвёртое измерение, — возмущённо выдавил из себя автор, теряя всякий интерес к этой беседе.

— Время, — улыбнулась девушка, подставляя упавшему кузнечику спасительную ветку.

«Обычный человек со временем в обнимку не ходит — он его либо тянет на себе, как танк через Берлин, либо убегает от него, как от гестапо. Мы просто маневрируем между временными складками, как заяц между выстрелами. Величина времени для обычного человека — не прямая, а синусоида отчаяния и надежды. Управлять временем мы пока не научились».

Точка. Пробел. Щёлк.

— Глупый, — автор снова услышал за своей спиной голос соседки – десятиклассницы, — я же выпустила тебя в сад, зачем ты опять лезешь в неприятности?

Девушка открыла окно и высунула туда руку с сидящим на ней кузнечиком.

— Стоп! — Автор схватил девушку за руку, — откуда у тебя этот зелёный стервец?

Девушка рассмеялась:

— Щекотал меня за ухом, пока я мыла свежие овощи, готовить помогал.

— Когда?

— Да вот только что.

— Ничего не понимаю, — заходил по комнате автор, — только что он мешал мне работать! Телепортироваться изволите? — Произнёс он прямо в зелёные перепонки беспозвоночного, отчего кузнечик, ловко оттолкнувшись от ладони девушки, прыгнул на дерево, растущее прямо за окном. 

— Может быть, наш друг освоил четвёртое измерение? — загадочно улыбнулась школьница?

— Может быть, не надо мне мешать? — Огрызнулся автор. — Ты сама-то тут как всё время появляешься? Секунду назад тебя не было, и вот — ты тут. Ещё немного, и я подумаю, что ты умеешь проходить сквозь стены.

— Умею, — снова улыбнулась девушка, — и ты умеешь. Только не через стены, а через время. Ты сидишь за столом спиной к двери и работаешь, следовательно существуешь только в своих измерениях, но ты знаешь, что за спиной у тебя есть дверь, следовательно, в неё кто-то может зайти, так? А если бы ты не знал, что у тебя за спиной есть портал, через который можно выходить и входить? Ну спиной-то ты его не видишь! А я, стоя перед ним, его вижу, и тебя вижу, и твою сгорбленную над столом спину вижу, и спокойно прохожу через него. Получается, что для тебя я совершаю чудо — хожу сквозь стены, а в моих измерениях никакого чуда нет.

— И при чём тут время? — раздражённо перебил девушку автор.

— А со временем точно так же, — не смутившись, продолжила девушка. — Ты сидишь в своей комнате в трёх измерениях, где время для тебя — это тикающие часы на стене. А кузнечик находится в четырёх измерениях, где время — такой же временный портал, как стена, дверь или окно. Когда-то время считалось абсолютной математической величиной, которое течёт равномерно и одинаково во всей Вселенной независимо от каких-либо процессов, но в 1905 году Альберт Эйнштейн бросил этой величине вызов и встроил её в единый каркас реальности — пространство-время или, как это принято называть, в пространственно-временной континуум. Он доказал, что время — величина относительная, которая очень даже зависит от системы отсчёта и скорости движения.

— Ничего не понимаю, — автор нервно заходил по комнате, — нам всегда преподносили время как синоним слову «смирись», но ты же говоришь совсем другие вещи.

— Не я, Эйнштейн, — поправила его девушка, — Представь себе куб. Его грани — длина, ширина, высота. А теперь представь, что вся эта конструкция не статична и каждая грань этой фигуры — это один «кадр», один «срез». А время скрепляет эти кадры в единую ленту, как плёнку в кинопроекторе. Только, в отличие от кино, мы не можем перемотать эту плёнку, потому что мы сами — часть изображения на ней.

Девушка подошла к рабочему столу и положила перед автором два предмета: карандаш и испачканный чернилами лист.

— Вот кузнечик. Вся его жизнь – от яйца и до прыжка в окно существует целиком и сразу, но мы видим её покадрово, потому что наше сознание так устроено. А теория относительности Эйнштейна говорит о том, что кадры эти могут идти с разной скоростью. Например, если бы ты мог разогнаться до скорости света, твоё время относительно моего замедлилось бы почти до полной остановки. Для тебя я бы металась, как ускоренная запись, а для меня ты бы застыл в одном мгновении, несмотря на то, что мы так же находились бы в одной комнате. — Девушка вздохнула. — Признаться честно, иногда так и бывает, смотрю на тебя и завидую: я успела только порезать помидор, а ты уже половину статьи написал… И всё это за одно и то же время. 

Автор молча посмотрел на чернильное пятно, которое всего несколько минут назад казалось ему символом творческого провала. Теперь же оно напоминало ему ту самую точку в пространстве-времени, где пересеклись его отчаяние, кузнечик и эта странная девочка с капелькой сока от помидора на своём свитере.

— Кузнечик просто нашёл более короткий путь в геометрии реальности. Пространство и время для него не абстракция, как для нас, а единое поле для манёвра, которое можно сжимать или растягивать по своему усмотрению.

Автор посмотрел на свои записи:

«Величина времени для обычного человека — не прямая, а синусоида отчаяния и надежды. Управлять временем мы пока не научились».

Щёлк. Пробел. Делит.

«Время — это редактор. Оно безжалостно вычёркивает людей, стирает события, выбрасывает целые главы из разных жизней. Иногда оставляет на полях едкую заметку: «Могло быть лучше». Мы смотрим на этот исчерченный красным текст и просим возможности пересдать».

Точка. Пробел. Щёлк.

— Представь себе, открытие, которое в 2012 году сделал американский физик-теоретик Фрэнк Вильчек, — парировала девушка, ни капельки не смутившись. — Когда учёным всего мира казалось, что время – полностью изученная величина, он был единственным, кто задумался: а может ли материя быть упорядоченной не только в пространстве, но и во времени? После этого он теоретически предсказал объект, который так и назвал «кристаллом времени».

Автор снова нахмурился. 

— Суть в чём? — Продолжила девушка, не обращая внимание на настроение автора, — обычные часы тикают, потому что мы их заводим, следовательно, тратим энергию. Кристалл времени может идти вечно, находясь при этом в состоянии с наименьшей энергией. 

— Как вечный двигатель? — Скептически уточнил автор.

— Нет. Вечный двигатель — это запрещённая термодинамикой попытка создать энергию, а кристалл времени, наоборот, не потребляет и не рассеивает энергию. Он просто себе существует как маятник, которому раз и навсегда придали идеальный, вечный импульс в квантовом мире. Тик-так, тик-так.

Девушка развела указательные пальцы обеих рук в стороны так, что они стали похожи на стрелки часов. Но автор совсем не хотел разделять с ней игривое настроение. 

— Чушь какая-то.

— Именно так и подумал весь научный мир, когда в 2017 году  практически одновременно две группы учёных из Гарварда и в Мэриленда создали в лаборатории первый кристалл времени. Одни учёные использовали для этого облако атомов, а другие — цепочку ионов иттербия. Они «пинали» лазером эти ионы, а те начинали колебаться с периодом, вдвое большим, чем период лазерных импульсов. И тогда всё тот же научный мир признал, что система кристаллов жила по своему внутреннему времени, которое не зависело от внешних воздействий.

— Какие молодцы! — Захлопал в ладоши автор, — и какой нам прок от этих кристаллов? 

Девушка сделала паузу и посмотрела на остановившиеся часы.

— А ты представь, что было бы, если бы такие кристаллы существовали в нашем макроскопическом мире не метафорически, а буквально. Кардиостимулятор в груди твоего деда работал бы не от батареи, а от вечного ритма самого сердца Вселенной. Никто бы не взломал пароль от твоего банковского счёта, потому что пароль был бы зашит не в код, а в пульсацию материи и менялся бы сам с каждым «ударом» кристального сердца. Смартфоны перестали бы разряжаться, появились бы новые стандарты точнейших измерений, основанные не на распаде атома, а на вечном, неизменном ритме самой реальности, которые позволили бы томографу разглядеть болезнь за годы до её появления, а сейсмологам — предсказывать подземные толчки не с погрешностью в десятилетия, а с точностью до недели. Наступил бы мир, где самой надёжной вещью на свете являлось бы время, превращённое в инструмент.

Автор снова открыл блокнот.

«Время — это редактор». Делит. «Мы просим возможности»… Делит. «Могло быть лучше».

Делит.

Нам, наконец-то, дали надежду: время больше не жнец с косой, теперь оно —  скорее кочегар в котельной Вселенной, подкидывающий в топку одни и те же поленья в идеально-выверенном ритме. Пока наши часы спешат или отстают, кристалл времени выбивает чечётку в вечном зацепе с самим собой.

Мы искали бессмертие в остановке времени, а надо было просто загнать его в бесконечный круг. Не убегать от него, а заставить работать. И всё.

— Вот это меня понесло, — впервые за всё время улыбнулся автор и почесал ухо. Когда он снова взялся за ручку, то обнаружил на ней неугомонного кузнечика.

— Что скажешь, друг? — Обратился в нему автор.

Кузнечик потёр заднюю лапку о переднее крыло и направился к окну. Автору даже показалось, что он одобрительно помахал ему своей зелёной головой.

«Я ненавижу его линейность. Его тупую, однообразную прямолинейность. Каждый день отступление. Сдача позиций. Ты просыпаешься и сразу же в долгу перед ним. Ты должен успеть, встроиться, угнаться, уместить. А оно стоит над тобой с циферблатом вместо лица и безразлично фиксирует опоздания.

Почему его нельзя отмотать? Почему нельзя поставить на паузу? Почему нельзя, чёрт возьми, просто развернуться и пойти в другую сторону? Я не хочу быть рабом стрелки, которая ползёт только вправо. Я хочу увидеть, что там, за спиной у времени».

Точка. Пробел. Щёлк.

— Ну что мне сделать, чтобы ты дала мне закончить статью? — Вымученно спросил автор, — повесить на свою дверь замок? Так ты же в окно пролезешь, простите, пройдёшь через новое измерение.

— Точно, — рассмеялась девушка, — приятно, что ты вспомнил про новое измерение. Я пришла, потому что услышала, как ты танцуешь, и осталась только потому, что увидела гипотезу Фейнмана-Уилера в действии.

— Этого ещё не хватало, — недовольно пробурчал автор.

— Ну это ты зря, хорошая же гипотеза, — ненавязчиво упрекнула девушка автора, — эти учёные предположили, что время может быть положительным и отрицательным одновременно. Вот у тебя, к примеру, стоит стол, к которому мы можем подойти с левой стороны, и можем подойти справа, причём стол в этот момент не сдвинется с места, и свойства его тоже никак не изменятся. Так почему же тогда время должно идти только в одну сторону?

— Действительно, — сказал автор и снова начал искать глазами кузнечика.

— Так вот Фейнман и Уилер предположили обратимость времени на фундаментальном уровне. Кроме того, в уравнениях квантовой механики и общей теории относительности нет привилегированного направления времени, поэтому если заменить в них переменную t, которая обозначает время, на -t, большинство законов продолжат работать. Правда, мир перевернется с ног на голову и это будет мир безупречной, но обратной логики: разбитая чашка заново соберётся из осколков на столе, холодный кофе будет нагреваться, забирая тепло из более холодного воздуха. Следствие будет предшествовать причине: сначала колено получит удар об угол стола, и лишь затем мы отодвинем стол, чтобы это предотвратить. Мы будем помнить будущее, но не знать прошлого. Планы будут строиться вокруг событий, которые уже «произошли» в нашем будущем, но ещё не случились в линейном прошлом.

— Дурдом какой-то, — не на шутку разозлился автор, — в мире с обратным временем цель уже «достигнута», а усилия по её «достижению» — лишь формальность, которая следует за результатом? Зачем всё это нужно?

Девушка обошла вокруг стола и сделала реверанс. 

— Мы живём в мире, где время имеет явное направление: яйцо разбивается, но не собирается обратно; мы стареем, а не молодеем. Этот парадокс называют «стрелой времени», и её происхождение — одна из величайших загадок. А Фейнман и Уилер предложили элегантное, хоть и умозрительное решение: что, если все электроны во Вселенной — это один-единственный электрон? Частица, которая путешествует вперёд и назад во времени, пронизывая всю историю мироздания. Когда она движется вперёд — мы видим электрон, когда она движется в обратную сторону, мы видим его античастицу — позитрон.

— Ловко, — заключил ничего не понимающий автор, — и что нам это даёт?

— Да всё, — улыбнулась девушка, — так исчезает граница между материей и антиматерией, потому что это уже не две разные сущности, а одно и то же явление, просто увиденное с разных «концов» времени. Прошлое, настоящее и будущее потеряют свой абсолютный статус, рождение и смерть будут существовать одновременно, как две станции на кольцевой линии метро. Мы получим ключ к величайшей тайне космологии. После Большого Взрыва материи и антиматерии должно было родиться поровну, но антиматерия куда-то пропала почти вся. Гипотеза Фейнмана-Уилера даёт на этот факт пропажи изящный ответ: антиматерия — это и есть материя, которая ушла в «прошлое» относительно нашего восприятия. Её нет «здесь и сейчас», потому что она находится в другой фазе временно́го цикла.

Девушка замолчала, давая автору вдохнуть масштаб этого мысленного эксперимента.

«Почему его нельзя отмотать?» Делит. «Почему нельзя поставить на паузу?» Делит. «Почему нельзя, чёрт возьми, просто развернуться и пойти в другую сторону?»

Делит. Делит. Делит. Щёлк. Щёлк. Щёлк.

Дорогой кузнечик! Научи меня сворачивать не в пространстве, а во времени, чтобы я мог каждый раз оказываться в новой точке. Мы не можем этого сделать, потому что мы — макроскопические объекты, состоящие из триллионов таких частиц. Наша сложность приковывает нас к одному направлению времени, так же, как течение реки прибивает к себе щепку. Возможно, у времени, действительно, есть обратная сторона. И иногда кто-то очень маленький и очень быстрый может в неё заглянуть.

«Со мной что-то не так. Или с миром. Вероятно: и то, и другое. Я снова ловлю себя на том, что опять сижу перед неисписанными листами, не в силах вспомнить, что же я хотел сказать. Будто кто-то нарочно вынул из головы все мысли. Осталась только звенящая пустота.

Это тоже как-то связано со временем: оно сбоит как плохой сигнал телефона, когда голос распадается на отдельные, бессмысленные слоги. Все эти дежавю… Мозг на долю секунды получает готовый пакет данных: «ты это уже видел» и только потом, с опозданием, начинает лихорадочно подгонять под него картинку из настоящего. Следствие идёт раньше причины: сначала возникает уверенность, потом — её оправдание.

Я не управляю своей жизнью. Я как пользователь с кривой мышкой, который тыкает в иконку на экране, а система с задержкой в полсекунды выполняет команду. Эта задержка и есть время. И в этой задержке что-то ломается.

Может, я схожу с ума? Или я просто начал замечать, что все мы живём внутри сломанной машины, которая тихо портится, и эти «петли» — первые трещины на стекле?

Нужно разобраться. Не с собой. С этими проклятыми петлями, в которые я попадаю всё чаще. Что это, если не симптом? Симптом болезни, которой заражено само время». 

Точка. Пробел. Щёлк.

— Я тебе помогу, — соседка-старшеклассница резво принялась поднимать заметки с пола.

Автор с благодарностью посмотрел на неё.

— Статья уже была почти дописана, и на тебе! Теперь всё перемешалось.

— Так работает петля причинности, и ничего тут не попишешь, — сказала девушка, поднимая с пола последний листок. — Вот ты работаешь над статьёй: сначала к тебе приходит одна мысль, потом вторая, они сталкиваются, и рождается третья. Всё логично: причина и следствие. А теперь представь, что можно отправить третью мысль в прошлое, чтобы она повлияла на первую, и тогда причина и следствие поменяются местами.

— Гипотезы становятся всё интереснее и интереснее, — подметил автор, поднимая с пола очередной листок.

— А это даже не гипотеза, а прямое следствие из Общей теории относительности. Некоторые решения уравнений Эйнштейна допускают существование замкнутых времениподобных кривых — путей в пространстве-времени, которые возвращаются в собственную прошлую точку.

— Я глубоко уважаю Альберта Эйнштейна, но никогда не понимаю, о чём он говорит, — растерянно сказал автор. 

— Так всё же просто, — улыбнулась в ответ девушка, — представь себе книгу, которую ты ещё не написал, она попадает к тебе из будущего. Ты не будешь писать её с нуля, ты просто перепишешь её, стараясь точно воспроизвести уже существующий текст. Но кто тогда будет являться автором такой книги?

Автор в изумлении посмотрел на девушку.

— Последний листок из блокнота догоняет первый листок и кусает его за хвост, отчего первая запись преображается в новый объект. Так работает петля причинности, — продолжила она, не обращая внимание на его взгляд, — следствие уже существует, как факт. А потом оно создаёт давление на прошлое, заставляя его организоваться таким образом, чтобы неизбежно породить причину. Причина реализуется и закономерно приводит к уже существующему следствию. Цикл замыкается. Реальность стабилизируется вокруг этой логической аномалии, как организм вокруг паразита, встраивая его в собственный метаболизм.

Автор снова посмотрел на свои записи.

— Кажется, я не хочу писать статьи таким образом… 

— Конечно, кому понравится выбор без выбора? — Согласно кивнула девушка, — если твоё будущее уже пришло к тебе в прошлом, и ты ему следуешь, то где твой выбор? Ты всего лишь марионетка информации, у которой нет первоисточника. Кроме того, может наступить парадокс уничтожения информации: если произведения существуют вечно, в замкнутом круге, то где их автор? Любое, малейшее изменение в такой петле будет накапливаться с каждым циклом. Одна опечатка в статье через тысячу циклов может превратиться в бессмысленный набор символов, который ты, тем не менее, будешь вынужден переписывать снова и снова. Такая себе перспективка.

Автор устало вздохнул. Наблюдать за кузнечиком, не зная физики, было намного веселее.

— Так существует такая петля или нет?

— Физики до сих пор спорят, — ответила ему девушка, — например, существует «гипотеза защиты хронологии» Стивена Хокинга. Он предполагал, что природа не терпит таких парадоксов и всегда будет их запрещать квантовыми эффектами, гравитационным коллапсом, чем угодно. Но строгого доказательства этому нет. Математика говорит, что петли возможны, значит, могут существовать миры, где твоя статья уже написана тобой же из будущего.

«Я не управляю своей жизнью». Делит. «Я как пользователь с кривой мышкой, который тыкает в иконку на экране, а система с задержкой в полсекунды выполняет команду». Делит. «Эта задержка и есть время». Делит. «И в этой задержке что-то ломается».

Делит. Щёлк. 

Скульптор не придумывает статую: он угадывает её форму, которая уже существует. Он отсекает всё лишнее, освобождая её.

Разбросанные листки на полу и есть мрамор. Паника, чувство потери контроля, дежавю совсем не указывают на симптомы поломки, они дают ощущение самой формы, которая уже есть. Невозможно потерять мысли, если ты к ним прикасался раньше, чем они должны были родиться в привычном, линейном времени. «Я» из будущего уже высекло эту статую, а «я» из настоящего чувствует её контуры сквозь камень и пытается повторить движение резца.

С меня хватит. Я возвращаюсь к здравому смыслу.

«Время течёт из прошлого через настоящее в будущее. Всё просто и логично. Прошлого уже нет. Будущего ещё нет. Настоящее — единственное, что реально. Любая другая мысль не имеет отношения к реальной жизни».

И точка. Пробел. Щёлк.

— На что ты смотришь? — раздался за его спиной голос.

На пороге со стопкой свежих газет стояла соседка-десятиклассница.

— На время, — удивлённо произнёс автор.

— А почему так обескураженно?

— Кажется, это уже было, — рассеянно ответил автор.

— Знаешь, а ведь такое действительно уже могло быть, — поддержала его девушка, — ведь не просто так существует теория «блоковой вселенной» или этернализм. Так вот, согласно этой теории, прошлое, настоящее и будущее существуют одновременно. 

— Это уже за гранью, — рассердился автор.

Его бы устроило любое другое объяснение, но только не очередные гипотезы егозистых физиков.

— Совсем нет, — девушка продолжила как ни в чём не бывало, — просто физики открыли другой способ смотреть на вещи.

Она подошла к окну, где между оконных рам прыгал кузнечик. 

— Посмотри на него, — обратилась она к автору, — ты видишь его прямо сейчас, в эту секунду. Но разве ты не знаешь, что он был здесь секунду назад? И, скорее всего, будет здесь через секунду? Ты же не думаешь, что он исчезает и появляется каждый миг?

Автор нахмурился, чувствуя подвох.

— Нет, я так не думаю.

— Именно! — воскликнула довольная девушка. — Его прыжки совсем не похожи на набор отдельных кадров с названием «прошлое», «настоящее», «будущее», они единое, цельное движение от точки А до точки Б. И это движение существует целиком, просто мы не можем увидеть его сразу. Этернализм и есть такое «движение»: твоё рождение, этот разговор, и даже то, как ты в семьдесят лет будешь вспоминать этот вечер — уже существует в сложной книге Вселенной, но не как предопределение, а как география, маршрут, который ты уже прошёл, но ещё не просмотрел все достопримечательности.
А мы просто ведём пальцем по этой карте, читая свою историю строчка за строчкой. Но от этого она не становится менее удивительной.

Делит. Делит. Делит.

Кузнечик сидел на стебле подорожника, чувствуя, как в его фасеточных глазах дробится весь мир: бесконечные стебли, капли росы, пылинки, парящие в воздухе. Каждый миг был полным, самодостаточным и совершенным.

Он сжал мощные лапки и сделал новый прыжок в неизвестное, которое было для него единственно возможным настоящим. И в этой простоте заключалась вся тайна времени, которую никто из существ, прилипших к стеклу своих домов – аквариумов, так и не смог разгадать. Всё, что требовалось от кузнечика, — быть кузнечиком. И прыгать.